Михаил не мечтал ни о революции, ни о великих свершениях — он просто хотел, чтобы его типография печатала стихи, а не воззвания, и чтобы жена не плакала, глядя на пустую кастрюлю. Но история врывается в его жизнь, как пьяный матрос в чайную: громко, беспощадно и без спроса. Сначала — 1905-й, выстрел в день царя, потом — война, голод, и вдруг — весь мир будто сходит с рельсов. Те, кто учил его Пушкину, теперь спорят о диктатуре пролетариата, а соседский мальчишка, вчера ловивший воробьёв, сегодня с винтовкой идёт «строить новое завтра». Михаил пытается остаться нейтральным, но нейтральных в эпоху перелома не бывает — тебя либо выбирают, либо стирают.
Его жена Лиза, бывшая гимназистка с идеалистическими глазами, втягивается в подполье, печатая листовки на его же станке. Их сын исчезает в Гражданскую, не оставив даже записки. А в 1917-м, когда по Невскому гремят броневики, Михаил впервые берёт не перо, а пистолет — не для боя, а чтобы защитить последнее, что у него осталось: коробку с детским рисунком и письмом от сына, написанное карандашом на обёртке от сахара.
Сериал не пересказывает учебник — он смотрит на великие события глазами тех, кого не назовут в мемуарах: мелких клерков, разносчиков газет, прачек, учителей. Здесь нет пафоса, зато есть запах керосина, треск телеграфной ленты и тихий ужас перед тем, что завтрашний день может стереть всё, что ты считал навечно. 1905–1924 — это не просто даты, а время, когда каждый шаг мог стать последним, а вера — опаснее пистолета.
